– Просто выслушайте меня, хорошо? – продолжал Ринсвинд, слегка остыв.

– За свою жизнь я наслушался всяких речей о том, как неплохо было бы пострадать за общее благо.

Но почему-то, черт возьми, те, кто толкают эти речи, – сами страдать не спешат!

Как только кто-нибудь начинает вопить: «Вперед, товарищи!» – всегда оказывается, что он выкрикивает свои призывы, прячась за здоровенной скалой, и на нем – единственном из всех! – стрелоупорный шлем!

Неужели вы ничего не понимаете?!

Он умолк. Ячейка таращилась на него, как на сумасшедшего. Ринсвинд обвел глазами юные, воодушевленные лица и почувствовал себя очень, очень старым.

– Но ведь есть великие дела, за которые стоит отдать жизнь, – возразила Бабочка.

– Нет, нет таких дел! Потому что жизнь у тебя только одна, а великих дел как собак нерезаных!

– О боги, да как же можно жить с такой философией?

Ринсвинд набрал в грудь побольше воздуха:

– Долго!

Он продолжил рассуждать дальше.

– Нельзя сражаться за дело! Дело нельзя пощупать!

– Значит, мы сражаемся за крестьян, – ответила Бабочка.

Она даже попятилась. Гнев вырывался из Ринсвинда, как пар из трубы.

– Неужели? А ты когда-нибудь встречалась хотя бы с одним крестьянином?

– Ну... я видела их.

– Прекрасно! И чего же ты хочешь добиться?

– Лучшей жизни для народа, – холодно заявила Бабочка.

– Ты думаешь, что, если затеять заваруху и повесить парочку-троечку негодяев, жизнь сразу изменится к лучшему?

Знаешь ли, я сам из Анк-Морпорка, и у нас было побольше мятежей и гражданских войн, чем у вас... И что думаешь, правительство хоть чуточку изменилось?

Правительство не затем, чтобы меняться, а затем, чтобы править!

Ответные улыбки выразили вежливое и нервозное непонимание.

– Вот послушайте, – сказал Ринсвинд, вытирая пот со лба. – Все эти люди на полях, которые пасут волов... Если вы устроите революцию, их жизнь станет лучше, я правильно понял?

– Разумеется, – кивнула Бабочка. – Они перестанут быть объектами жестоких прихотей Запретного Города.

– О-о, здорово, – откликнулся Ринсвинд. – Значит, они вроде как станут сами себе хозяева, будут сами управлять, верно?

– Именно, подтвердила Цветок Лотоса.

– Через Народный Комитет, – уточнила Бабочка.

Ринсвинд прижал обе руки ко лбу.

– Слушайте, что я сейчас скажу, – сказал он. – Не знаю, откуда это взялось, но меня вдруг осенило предвидение!

Столь знаменательное событие произвело неизгладимое впечатление на членов ячейки.

– Внезапно меня посетило предвидение, продолжал Ринсвинд, что в Народном Комитете будет не так уж много воловьих пастухов. Практически... я слышу что-то вроде... голоса, который говорит, что большинство членов Народного Комитета поправьте меня, если я ошибаюсь, Стоят сейчас передо мной! Я прав?

– Сначала, разумеется, так все и будет, – ответила Бабочка. Крестьяне ведь не умеют читать и писать.

– Полагаю, они не умеют даже правильно возделывать землю, мрачно кивнул Ринсвинд. – Куда им! Всего-то они занимаются этим каких-то жалких три или четыре тысячи лет!

– Мы, безусловно, считаем, что многое можно улучшить, – согласилась Бабочка. – И мы сможем это сделать, если будем действовать сплоченно.

– Бьюсь об заклад, крестьяне расплачутся от счастья, когда вы, наконец, покажете им, что надо делать с землей.

Ринсвинд хмуро уставился в пол. Вообще-то, работа воловьих пастухов ему нравилась. Сколько увлекательных занятий на свете: можно пасти волов, можно жить на необитаемом острове...

Подумать только – пасешь себе вола, под ногами твоими безопасная хлябь, ты часами можешь смотреть в небо, разглядывать облака и гадать о том, когда твой вол намерен в следующий раз обогатить суглинок. Но всегда найдутся люди, желающие улучшить твою жизнь...

«Как вы можете быть такими хорошими и в то же время такими тупыми?! – хотелось воскликнуть ему.

– Самое лучшее, что вы можете сделать для крестьян, это оставить их в покое. Пусть занимаются тем, чем занимались.

Когда люди, умеющие читать и писать, начинают бороться за права тех людей, которые этого не умеют, все кончается тем же идиотизмом, только немного в другой форме.

А если уж вам так хочется кому-нибудь помочь, постройте большую библиотеку или что-нибудь вроде и оставьте двери открытыми.

Но это Гункунг. Разве можно так думать в Гункунге? Здесь люди впитали с молоком матери: делать надо только то, что прикажут. Орда это сразу поняла.

Орудие империи куда эффективнее плеток, которыми стегают рабов. Это повиновение. Плеть для души. Люди повинуются тому, кто отдает приказы.

Ну а свобода для них это когда приказы начинает отдавать кто-то другой, не тот, кто отдавал их прежде.

Кстати о волах.

Было бы преувеличением сказать, что вол наблюдал за Ринсвиндом с интересом. Он просто смотрел – в конце концов, когда глаза открыты, Куда-то же смотришь. Совершенно случайно вол смотрел в направлении, которое включало в себя Ринсвинда.

На морде животного застыло абсолютно безмятежное выражение существа, которое давным-давно осознало, что представляет собой, по сути, трубу на ножках и цель его пребывания во вселенной заключается в перерабатывании органической материи и беспрерывном пропускании оной сквозь себя.

На другом конце веревки располагался человек, стоящий по щиколотку в грязи. На нем была широкополая соломенная шляпа – такая же, как и у любого другого воловьего пастуха, – и одет он был в типичную пижаму агатского «полевого» человека. Лицо крестьянина выражало не столько идиотизм, сколько сосредоточенность на своем деле. Он смотрел на Ринсвинда. Ему, так как и волу, надо было чем-то занять свои глаза.

Ринсвинда вдруг одолел приступ любопытства – такой острый, что он даже позабыл о надвигающейся опасности.

– Э, доброе утро, поздоровался он.

Человек кивнул. Вол отрыгнул жвачку.

– Э, прошу прощения, если мой вопрос слишком личный, начал Ринсвинд, – но... мне просто интересно... почему вы целыми днями стоите тут, на полях? Вместе с волами?

Крестьянин задумался.

– Для почвы хорошо, после длительного размышления ответил он.

– Но это же пустая трата времени.

Крестьянин должным образом обдумал и это.

– Что есть время для коровы? - наконец ответствовал он.

Ринсвинд решил вернуться на шоссе реальности.

– Ты вон те армии видишь? – показал он.

Воловий пастух переместил взгляд в указанном направлении.

– Да, – решил он.

– Они из-за вас сражаются.

Нельзя сказать, чтобы этот факт тронул пастуха. Вол тихонько пукнул.

– Одни хотят вас поработить, а другие хотят, чтобы вы правили страной – или, по крайней мере, чтобы вы позволили им править страной, а они будут говорить, что на самом деле это делаете вы, – сообщил Ринсвинд. Предстоит жестокая битва. И мне вот интересно... А вы-то сами чего хотите?

Воловий пастух впитал в себя его слова и принялся думать.

Ринсвинду даже показалось, что медлительность мыслительного процесса крестьянина объясняется вовсе не врожденной глупостью, а масштабностью самого вопроса.

Мыслительный процесс все ширился, ширился, охватил землю, траву, солнце и направился дальше, в необъятную вселенную...

– Веревку бы нам подлиннее, – наконец промолвил крестьянин.

– О! В самом деле? Так-так. Я понял, – откликнулся Ринсвинд.

– Очень интересно было побеседовать. Ну, счастливо оставаться.

Крестьянин смотрел ему вслед. Стоящий рядом Вол расслабил одни мышцы, сократил другие, после чего поднял хвост и сделал мир немножко Лучше.

"Интересные времена" Терри Пратчетт

Хотите больше читать о НЛП - Харьковский центр всегда предоставляет интересную информацию.

***